А вот и нет, я ещё не помер. Не срастается как-то у меня с этим. Не выходит.
А теперь уже вроде как и не особо надо, теперь уже вроде как весна, по крайней мере, так пишут. И в шесть вечера ещё светло, и утром солнышко пробирается к моему кухонному диванчику, и я неизменно просыпаюсь чихая, потому что всегда чихаю от солнца, а короткие занавески совершенно этому безобразию не препятствуют.
Зимняя ракушка моя покрывается трещинами; это процесс болезненный и немного неприятный, но некоторые люди делают его определённо проще. Тем не менее, это была самая тяжкая зима за последние несколько лет. Видимо, старею.
Но она заканчивается, она наконец-то заканчивается.
От "Карантина" до "Карантина" время пролетело как-то совсем незаметно; на этот раз ввиду количества народу по нашу сторону занавеса было намного легче и приятней, но домой я всё равно приехал с таким ощущением, будто ебошил туда-сюда мешки с картопелькой сутки напролёт. Ценный опыт, отличная почва для анализа, ну и, конечно, здоровая доля трэша и тупой ржаки, куда ж без этого.
Наклёвывается второй "Мор", наклёвывается как-то пугающе определённо, и какая-то крохотная часть моего сознания уже готовится метаться в панике, сшибать углы и орать, мол, Марти, мы всё проебали... но нет. Не в этот раз. В этот раз моё место не режиссёрское, я нынче персонал на площадке. И это хорошо.
Редко, очень редко обзавожусь новыми персонажами; последний случился аж в 2013... да ну нахуй?! ...году, и до сих пор живее всех живых аж в двух своих проклятых ипостасях, чёрт, да я собаку в честь него назвал... Завёл, собственно, тоже в честь него, потому что ...решил, что пора завязывать с кофе, с сигаретами, и с алкоголем; недосыпание, убийства и долгую работу за компьютером он включил в тот же список, когда откуда-то из середины округлой грязевой кляксы на него уставилась пара круглых блестящих глаз. Куда уж дальше - некуда, а он не успокаивается, не желает замирать в той пыльной зеркальной галерее, куда отправлялись все до него; он живёт, меняется, он медленно сходит с ума, и что самое плохое - эту субличность я с трудом оцифровываю лишь в те моменты, когда кончик канцелярского ножа уже начинает движение: от ключицы к солнечному сплетению, и дальше вдоль брюшины... Никогда не любил скарификацию, но, чую, спрашивать меня никто не будет.
А теперь в рядах меня пополнение, неожиданное, недооформленное, но уже отчаянно желающее становиться, дорастать до некоей реперной точки самоосознания, чтобы от неё потом продолжать развитие, двигаться куда-то согласно заданному вектору, преодолевая энтропию. Очень странно отождествлять себя с некогда существовавшим человеком; Нортон строился из подавленных воспоминаний, из тех обрывков памяти, которые до сих пор не объединены в моей голове единой связующей нитью; собирался по кирпичикам из комплексов и неврозов, из подсмотренных жестов и судеб, из комьев грязи, в которой пришлось побарахтаться в своё время по горлышко. Подобно голему, которому в рот вложили табличку с письменами, он изначально был слеплен мною и ожил по моей же воле.
И совсем другое дело, когда история изначально автономна, конечна, и завершение её давно известно. Она разложена по полочкам, разобрана по косточкам, до блеска вылизана таблоидами и проанализирована светилами судебной психиатрии; и вот - косточки складываются в образ, нарастает мимика, жесты, глазодвигательные реакции, интонации речи - полжизни бы отдал за полное интервью с Ресслером, но где там, одни обрывки, и те на вес золота... А ведь есть ещё воспоминания очевидцев, статьи, околобиографические книги, и это я ещё молчу про синематограф. И общий флёр нездорового фанатизма, конечно; хотя это, по сути, отдельный феномен, требующий подробного анализа, потому что, как ни крути, данная парафилия базируется на определённых факторах, которые блаблабла, загнался, затыкаюсь. Не мне с моими полутора курсами психфака оперировать узкоспециализированными терминами, в конце концов; мой конёк - изложение художественное (ну, или грозящее сделаться таковым, когда я наконец научусь слать нахер проклятые точки с запятыми, лезущие изо всех углов).
Джефф чрезвычайно неудобен для адаптации - не человек, сплошная болевая точка. И вместе с тем - эгоистичный, хитрый и расчётливый сукин сын. Обаятелен; не эрудирован, но весьма умён, к тому же недурной манипулятор. Чудовищно закомплексован и столь же чудовищно одинок - искажённая кантовская "вещь в себе", надёжно изолировавшая себя от попыток познания извне и сама же от своей изоляции страдающая.
Крайне занятно он отражается в синестетическом восприятии: плавная, пастельная палитра оливковых, пшенично-жёлтых и коричневых тонов; такого тёплого и спокойного колера мне ни у кого из знакомых-то не попадалось, ничего даже отдалённо похожего.
Приходится учиться жить вот с этим всем. Дохлая собака на дороге в Гжели до сих пор не даёт мне покоя (это Тед на меня дурно влияет!), и при поездках в метро сложно отделаться от мыслей о том, что головы некоторых соседей по вагону отлично смотрелись бы в моём холодильнике (и это исключая остальные... кхм... анатомические подробности).
Но что самое весёлое, так это проблемы с алкоголем. Запах грядущего пиздеца густо обдаёт меня из бутылочки с чёрным рижским, из форточки тянет холодом и весной, а рука в духовке... впрочем, этого вы знать не хотите.
Такие дела, стало быть. Такие дела.